Весной-летом 1999 года в Краснодаре разыгрывался показушный процесс над "леваками". Приговор состоялся в июле 1999. Меня взяли под стражу в зале суда. Через месяц в Усть-Лабинской колонии родилась Надежда. Ее имя несет не только сакральный смысл, оно дано в честь моей самой дорогой подруги - Нади Ракс. В сентябре 1999 года мы с Наденькой были освобождены по отсрочке исполнения приговора, однако на воле пробыли недолго. 5 апреля 2000 года прокуратура Москвы вынесла постановление о заключении меня вместе с малолетними дочерьми (Евгенией, 1997 г.р. и Надеждой) под стражу. Женя осталась с моими родителями, а Надя до трех лет - со мной, в ИЗ 77/6 г. Москвы. Из моих писем на волю:

...До 26 апреля отдыхала я на больничке, в стационаре. А 26 перевели наконец в хату к мамкам, в 206-ю. А я просилась в 205-ю (206 - красная хата…). Хата мамочек большая, с отдельной кухней, душем, санузлом. Сколько-то времени все было тип-топ. Наденька моя подросла, прорезались 2 нижних зуба, стала вставать и ходить, держась за опору, ползать так быстро, что не догонишь. Вообще она тут всех радует, такая она умная, веселая, спокойная и замечательная…
27.06. Сегодня принесли "продленку" до 6 месяцев, т.е. до 4 октября. Что ж, будем сидеть. Сейчас нахожусь я опять в больничном стационаре, в одиночке, и еще весь кошмар заключается в том, что меня с ребенком не выводят на детскую площадку, как всех мамок, а запирают в боксы бетонные (бетонная яма длиной в 5 метров и шириной в 1 метр с маленькой скамеечкой). В дождь там от сырости можно схватить пневмонию, а в жару - тепловой удар. Моя Надюха не видит больше ни детей, ни других людей, кроме ментов, которых боится, ни зелени, ни травы - сейчас, в разгар лета, - ни на качельках не может покататься, ни поиграть в песочек, ни от дождя не можем укрыться под грибок. Поэтому гулять я с ней почти не выхожу… Произошло все это вот после чего.
…Мусорская мразь в 206-й - Николайчук была под крутой крышей здесь, т.к. сидела она за торговлю детьми, а этот бизнес кругом завязан с ментами и чиновниками. До приговора ее статью никто не знал, и она разводила мамок на всякие базары, а потом этим мамкам давали бешенные срока… Когда ее осудили (на 3 года!), на зону ее не отправили. А вышла амнистия, под которую попала Николайчук - она вообще обнаглела, стала в открытую говорить, что будет опять продавать детей. Конечно, меня черт дернул схлестнуться с ней по полной
программе. Результат не замедлил наступить. 19.06 утром мне говорят, чтобы я с вещами и ребенком ушла в одиночку в стационар. Я говорю: "На каком основании? Давайте сюда врача, чтоб он представил основания для перевода на больничку, а без этого ваше требование заведомо незаконно". В отказ, короче - не выхожу из камеры. Сижу на кухне с дочкой. Тут залетает опер Максимова, зам.начальника ИЗ (так она представилась) и куча мусоров. Кроют меня и так, и эдак. А я им все, как умная Маша, не имеете права, да не имеете права, да на "вы" всех этих сучек… Максимова говорит: "Выносите ее вещи", и они побежали мои вещи выкидывать с хаты. Это на глазах остальных осужденных происходило. Все детей на руки похватали, бледные, трясутся, дети орут, перепуганные. Максимова хватает меня за волосы и давай, мразь, таскать и потом долбанула уголовой о железную ножку стола. А дочка моя у меня на руках, плачет, надрывается, просто в ужасе. Я и сама заорала: "Ты, - так-то и перетак, - не смей меня трогать!" Потом стали они у меня ребенка из рук вырывать. Со мной вообще истерика случилась. Им же по х.., они Надю схватили за ручки и ножки и рвут на себя. Я отпустила, так как поняла, что они даже прибить ее готовы. А они улыбаются все так садически, смеются при всем при этом и говорят мне: "Ну, Романова, мы к твоим статьям еще захват заложника прибавим, потому что ты своего ребенка используешь как заложника. Раскрутим это дело, и тебя лишат материнских прав". Надюху у меня отняли, она ко мне рвалась и кричала ужасно, и Максимова говорит: "Уносите ребенка". Я как это услышала, у меня вообще в глазах потемнело, я их распинала и рвусь бегом за той сукой, что моего ребенка уносит. А она бегом из хаты, а остальные бросились на меня, пинают, руки выкрутили назад и в наручники. У меня от всего этого ужаса ноги отказали, и они меня за выкрученные локти поволокли, и пинками еще. А я кричу, на всю тюрьму ору: "Отдайте ребенка, мой ребенок, суки", - и матом их крою, и рыдаю, а они волокут меня… А потом та, что зам.начальника представлялась, говорит: "Вот,сучка, как орет, надо ее заткнуть". Разворачивают меня, и она давай по щекам хлестать… Только когда дотащили до лестницы, показали мне дочь. Доволокли в наручниках до одиночки в стационаре и отпустили. Я наручники сама с кожей содрала, схватила Надю на руки. Еще час ждали, когда наши вещи соизволят нам, как собакам, бросить. И не положить мне ребенка, ни покормить, а сама я еле держала ее. Молоко у меня с того момента пропало сразу, за день теперь от силы 100 грамм. Сутки голова болела и до сих пор плохо слышу, как сквозь вату. После всего этого Наденька была несколько дней психованная, от любого повышения голоса плакала и от любого стука дверей или кормушки вздрагивала и хныкала. А сейчас, стоит мне с хаты выйти, плачет и при виде ментов вся как-то застывает, как в ступоре…

В то время прокурором по надзору за режимом содержания в СИЗО Москвы был неплохой мужик - некто Новиков. После обращения к нему, к вящему сожалению ФСБшников, оборзевшая от местечкового всемогущества оперша уволилась, нам вернули прогулки в общем дворе и вскоре вновь перевели в "мамочкину" камеру. Надя уже ходила и начинала говорить. Видимо, резкий переход от одиночки в окружение нескольких детей повлиял на речь - она вновь замолчала и стала разговаривать уже без меня, после того, как ее забрали из тюрьмы.
У Нади рано проявилось стремление к самостоятельности. Едва научившись ходить, она упорно не давала вести себя по тюремным лестницам во двор или следственную часть, - поднималась и спускалась сама. Пыталась сама стирать свои маленькие вещи и даже мыть посуду. Эти навыки и черты характера вскоре пригодились: допросы, очные ставки, а затем ознакомление с делом - с утра до вечера невозможно находиться с ребенком в маленьких следственных кабинетах, Надя уставала и капризничала. Пришлось оставлять ее в камере. Не мучила я ее и выездами на суд.
За время нашего пребывания в СИЗО-6 вопрос о лишении меня родительских прав поднимался неоднократно: ведь это самый реальный способ раскрутить "мамочку" на показания. Только моя связь с волей немного связывала им руки. О всех гнусных проделках ментов сразу становилось известно.
Летом 2002 Надя уже начинала рисовать,складывала кубики с буквами, любила слушать сказки на ночь и узнавала их героев по картинкам. Прогулки с детьми разрешались 2 раза в день по 2 часа. Мои родители передали в тюрьму надувной бассейн, и Надя с другими детишками купалась все теплое время года. Вскоре и администрация оборудовала во дворике пластиковый бассейн с горкой.
26 августа 2002 года Наде исполнилось 3 годика. Начальство ИЗ-6 сразу предупредило меня, что если на следующий день после исполнения 3-х лет до 10 утра не приедут за ребенком, ее в принудительном (и "законном"!) порядке отвезут в детоприемник "до выяснения вопроса о возможных опекунах". Администрация пошла на принцип… 27 августа в 10 утра в кабинете начальника СИЗО я подписала акт о передаче Нади на попечение моей матери. Адвокат Карцев (ныне покойный) вынес мою дочь за пределы тюрьмы.
В следующий раз мы с Надей увиделись через три года, в октябре 2005, когда я освободилась. Мне рассказывали, что Надя смотрела из окна квартиры в сторону многоэтажного автогаража с колючкой вокруг и узкими окошками и говорила бабушке: "Вон в том домике мама, и мы там раньше с мамой жили". Сейчас ей 6 лет, и она говорит мне, что ничего не помнит про тюрьму. Я не знаю, не помнит, или просто не хочет вспоминать об этом…

Лариса Романова